Старосту передёрнуло. Он почесал одной рукой другую, будто боялся, что сквозь его кожу тоже иглы прорастут.

— Ты вовремя явился, Ловчий, — глава Беличьего Бора подвинул мне ближе кружку с квасом. — После Родоницы как раз неделя и будет. Мы все…

Он запнулся.

Я взял в руки предложенную кружку.

— Все страшитесь, кто следующий будет, — договорил я за него.

Радош медленно кивнул, не сводя с меня взора. Я тем временем отведал квасу и вытер губы рукой.

— Что за нечисть такая завелась в деревеньке нашей славной, Лех? — спросил он чуть ли не с жалостью к самому себе.

— Тела целые были, не обкусанные никем? — осведомился я.

— Нет.

— Хорошо проверили? — и на всякий случай уточнил: — Всех троих?

— Да, — несколько растерянно ответил Радош. — Если не считать Весеяра, которого дерево сожрало.

— Тогда это не нежить, — с уверенностью ответил я. — Могу точно сказать, если ты мне правду о случившемся поведал. Нежить так не делает. Она не следует какому бы то ни было распорядку. Не считает дней до новой охоты. Не придумывает изощрённые способы умерщвления жертвы, ежели эту жертву потом не станет с аппетитом жрать.

Радош раздул ноздри с отвращением. Глянул на остатки моей трапезы в тарелке. Позеленел.

— Это колдовство, — продолжал я. — Проклятие или порча, но очень сильная. Такая, что только искушённый человек может сотворить. Но смею заверить, что именно человек. Уж очень точные чары. И ещё стихийный символизм прослеживается вдобавок. Кто-то хорошо обученный тут у вас развлекается.

— Какой бишь «волизьм»? — староста рассеянно заморгал.

Я услышал, как под лавкой зафыркал Кот. Его всегда забавляло, когда человек у власти не понимал простых вещей и не знал слов, точно дикарь из глухого леса.

— Стихийный символизм, — терпеливо повторил я и принялся разъяснять. — Четыре стихии у чародеев испокон веков главные: огонь, вода, земля и воздух. Первого убитого с окаменевшими ногами нашли — это земля. Второй тиной захлебнулся прямо на суше — это вода поработала. А третий в воздухе умер, не касаясь земной тверди ногами, — воздух, стало быть. Отсюда можем сделать вывод, что наверняка ещё одна смерть случится. Потому как одна стихия осталась у колдуна.

— Огонь, — Радош с ужасом сглотнул.

Трясущейся рукой вытер выступившую на лбу испарину.

— И можно узнать, кто на очереди? — с трудом вымолвил он.

Настал мой черёд усмехаться.

— Можно найти этого вашего колдуна или ведьму и сделать так, чтобы не случилось четвёртой смерти, — я допил квас до дна. Со вздохом отставил опустевшую кружку. — Но для этого, милый человек, ты мне должен без утайки поведать обо всех, кто тут у вас хоть немного приколдовывает.

Староста погрузился в раздумья, опустив очи на свои ладони, сложенные на столе.

— Может, есть у вас бабка, которая бормочет постоянно? — предположил я. — Или мужик, у которого скотина никогда не болеет, а у его соседей и куры не несутся, и корова молоко даёт кислое?

Глава деревни отрицательно покачал головой. И вдруг в его очах промелькнуло некое озарение. Мысль, которая заставила густые брови тотчас взлететь вверх.

— В бору есть одна хатка, в получасе ходу от наших жилищ, — начал Радош. — Там старый ведун жил. Отшельник. К нему многие ходили. Но он добрый был мужик. Да и помер лет пятнадцать назад. И с тех пор в том доме никто не обитал. Все даже подходить боялись. А зимой как раз охотник наш, Весеяр покойный, на эту избу и набрёл. И сказал, что вокруг следов мужских полно, дрова в поленнице свежие наколоты, а дверь изнутри заперта. Он один побоялся туда ломиться. Мало ли, кто там засел. Может, сам колдун с того света воротился.

— И что же, так избёнку и не проверили, поди? — я нахмурился, выражая всем видом порицание людской недальновидности.

— Ну почему же? — возмутился староста. — Мы целый отряд снарядили. Пятнадцать человек. Да только они все потерялись, а потом воротились обратно в деревню по одному, но ничего не помнили. Ни где были. Ни как обратно вышли из лесу.

Я устало почесал в затылке.

— Боги милостивые, — само собой сорвалось с моих губ. — Больше дюжины взрослых мужиков заплутали в лесу по пути к избе, которая, как ты говоришь, в получасе от деревни находится. И воротились… все целые и невредимые?

— Все.

— Все воротились. А были ли среди них те, кто сгинул за минувшие три недели? — я прищурился.

— Нет, — Радош уверенно затряс головой. — Но как смерть первая приключилась, мужики опять, вооружившись, ходили к той избе.

— Дай угадаю? И снова заблудились, а как вернулись, не помнили ничего?

Староста кивнул. И столикой вины в голосе добавил:

— Дважды. На третий уж раз посылать я их не стал.

— И на том спасибо, — я задумчиво пожевал губу. — Колдун ли из мёртвых воротился, или кто пострашнее поселился в том доме, а теперь ваших селян изводит, это я выясню. Схожу да проверю. Морока я не боюсь. А чародеев и подавно. Но задаром шею подставлять не возьмусь.

Радош нетерпеливо поёрзал на месте.

— Называй свою цену, Ловчий, — сухо велел он.

Я прикинул в уме все возможные риски и, наконец, назвал цену, прибавив к ней чуть сверху, поскольку знал, что подобные Радошу люди до изжоги любят торговаться со мною.

Вот только глава Беличьего Бора лишь сокрушённо вздохнул и, махнув рукой, выдал:

— Идёт! Со своих накоплений заплачу. Деревня даже не почувствует.

— Экая щедрость, — усмехнулся я. — Благородно. Уважаю.

— Заночуешь прямо тут, у меня в кухне. На лавке тебе постелю. Только ни сам по моему дому не шастай, ни блохастому своему не позволяй, — велел староста, хмуря густые брови.

Сговориться ни о чём более мы не успели.

Заскрипела входная дверь, пропуская внутрь раскрасневшуюся юную девицу. Светловолосая и сероглазая, с такими румяными круглыми щёчками, что мне захотелось немедленно потрогать обе, чтобы убедиться, не жар ли у неё. Просто благих побуждений ради. Давно я таких ладных и пригожих девушек в деревнях не встречал. А уж улыбалась она с детской добротой без малейшей тени кокетства. Слукавлю, если не признаюсь, что такая открытость в женщинах меня всегда привлекала.

— Тятя, смеркается уже. Все собрались. Белян петь начал. И костры готовы, — тут её взгляд остановился на мне, и девица смекнула, что видит отцовского гостя впервые. Поэтому она тотчас опустила очи и, вцепившись пальцами в кончик перекинутой на грудь длинной косы, коротко выдохнула: — Ой!

На лице Радоша вместо страха или волнения появилась ласковая улыбка. Он протянул руку, подзывая девушку ближе.

— Иди сюда. Это Ловчий, которого я нанял, чтоб нас защитил от напасти. Лехом зовут. Он у нас поживёт, пока будет работу выполнять, — затем староста обратился и ко мне: — Лех, это вся семья моя. Дочка единственная, Дана.

Она приблизилась, оказавшись на свету. И я смог оценить не только её складную фигурку, но и дорогой наряд. Кумачовый, будто свадебный сарафан, тонкая рубаха с вышивками под ним, алая лента поперёк лба, украшенная височными кольцами, да не абы какими, а из чистого золота. А ещё бусы на шее. Тяжёлые, карминовые бусы из гранатов, как ягоды переспелой рябины. И парчовые туфельки из-под подола платья. Так крестьянских дочек наряжать не всякому отцу по карману, пусть и старосте. Княжна княжной, не иначе.

Я встал с лавки, чтобы поклониться девушке. А потом, когда она всё же осмелилась поднять на меня смущённый взор, сказал:

— Здоровья тебе, красавица, и всех благ вашему дому.

Девушка окинула смущённым взглядом мою одежду, глянула на меч в ножнах, лежащий под лавкой. И приметила Кота у моих ног, отчего на её лицо возвратилась прелестная улыбка.

— Так что же ты, Лех, прямо в ночь к хатке в лес пойдёшь? — осведомился Радош.

— С утра пойду. На случай, если что-то недоброе опять приключится, чтобы помочь на празднике, — пояснил я. — Да и в вашем бору блуждать впотьмах смысла нет.

Староста понимающе кивнул.